Миловидная круглолицая прислуга, одетая в длинное приталенное синее платье, стояла возле стенного шкафа со стопкой одежды в руках. Толстая русая коса виднелась из-под черного платка, на губах играла кроткая, живая улыбка, но карие глаза оставались тусклыми.

— Ксана, что ты делаешь?

— Раскладываю ваши вещи, — последовал ответ.

— Разве я просила? — фыркнула Катя.

Девушка потупилась.

— Господин приказал разобрать ваш бардак.

Катя задохнулась от возмущения и не в силах произнести ни слова, просто указала на дверь.

Ксана послушно положила аккуратную стопочку в шкаф и, пробормотав: «Я закончу попозже», ушла.

А Катя ощутила, как внутри клокочущей волной к самому горлу поднялась ярость, сдавив его плотным кольцом. Прислуга сказала лишь три слова: «я закончу позже», а девушка мгновенно потеряла спокойствие, контроль и равновесие.

«С этой Ксаной что-то не так», — окончательно убедилась она, прохаживаясь по комнате взад-вперед. Еще до того, как Лайонел сделал ее вампиром, девушке показалось странным, что прислуга у нее вызывает такое раздражение, хотя практически не разговаривает, никогда не спорит, не повышает голоса, а ведет себя смиренно и скромно.

А музыка тем временем изменилась. Теперь негромко звучала флейта так нежно и грустно, как будто плакала.

Катя переоделась в черные джинсы, накинула коротенькую весеннюю курточку на тоненький свитер, натянула кроссовки, на случай, если придется от кого-то убегать, и пошла на первый этаж. Спустилась но лесенке, миновала коридор, застеленный ковровой дорожкой, затем еще одну лестницу, еще один коридор с уродливыми лампочками, висящими на проводах, и наконец, попала в прихожую. По задумке хозяина, первый этаж дома выглядел нежилым: голые бетонные стены с облупившейся побелкой, закрытые тряпками и газетами окна, ржавые крючки в прихожей — все должно было демонстрировать заброшенность.

Девушка вышла на крыльцо и тягуче, с наслаждением втянула в себя холодный сырой воздух. Пахло весной. Пронзительный и головокружительный аромат до боли ударил в нос, наполнил легкие и точно взорвался внутри. В голове грянули звуки: птичий гомон, множество голосов, смех, крики, шепот, скрип голых деревьев, шум машин, шагов. Чего она только не услышала — это был вихрь, поразивший и испугавший одновременно.

Катя отступила в прихожую и закрыла дверь. Звуки стихли, но не исчезли, а музыка вновь изменилась. На этот раз исполнителя она узнала. Знакомые с детства волшебные трели оркестра Поля Мориа [1] , от которых раньше щемило сердце. Когда она была маленькой, бабушка включала свой старенький телевизор, наливала ей в большую кружку чаю с лимоном и они вместе смотрели «В мире животных». Теперь бабушка была мертва, собственно, как и она сама — вампир недоделанный.

«Прекрасно, — досадливо подумала Катя, — прошла неделя, а я уже от музыки из детства готова в тоске разрыдаться. Какая мне вечность? Слабовольная тряпка!»

Она с силой толкнула дверь и вышла на улицу, а потом за железные ворота. Лужи из растаявшего снега покрылись ледяной пленкой и хрустели под подошвами кроссовок. На другой стороне дороги за высоким забором располагалось серое блочное здание, а на повороте возвышалась черная тонкая труба, из которой тянулся дымок.

Девушка двинулась вдоль бетонной стены и вскоре вышла на длинную-длинную безлюдную улицу. С одной стороны тянулись полуразрушенные дома, с другой — забор с пущенной поверху колючей проволокой.

Катя обернулась, чтобы посмотреть на тупик в виде высокой стены и едва заметный проход между домом и забором. Казалось, что с тех пор, как Лайонел предложил ей сыграть с ним в нелепую игру, где она убегает, а он догоняет — прошло много-много лет. На самом же деле — не больше двух месяцев. Тогда она боялась от страха дышать при мысли, что жестокий брат Вильяма ее догонит, а сейчас, предложи он ей поиграть, наверно, умудрилась бы умереть ради него во второй раз. Вот только Лайонелу хотелось играть в другие игры и вовсе не с ней. Он был как самый капризный ребенок на свете, которому скучно играть с одной куклой, а нравится строить городок. И не дай бог попытаться отнять у этого ребенка его любимые кубики.

Девушка медленно брела по дороге, разглядывая замысловатые узоры изо льда, и вспоминала, как шла по этой самой улице после первого поцелуя Лайонела и считала свои шаги.

Неожиданно захотелось повернуть назад, побежать к нему, заключить в объятия и сказать, как сильно любит, как скучает.

Катя даже остановилась, постояла с минуту, но обратно не пошла.

Так глупо было скучать по тому, кто находился совсем рядом, кто обещал принадлежать ей. Она сомневалась, что он понял бы ее тоску. Лишь ледяная печать самодовольства мелькнула бы очередной раз в прекрасных глазах.

— Обойдется, — сердито прошептала девушка.

Она добралась до конца улицы, свернула в сторону метро и пошла по узкому тротуару вдоль старинного желтого дома. Мимо проносились машины, источая жуткое зловоние. Встречные люди сторонились, мужчины останавливались, уступая дорогу, женщины проходили мимо бочком, как будто боялись даже прикоснуться.

Катя посмотрелась в темную витрину и поспешила пройти мимо. Раньше она никогда не придавала значение такому простому ежедневному ритуалу, не подсчитывала, сколько раз за день смотрится в зеркало. Зато теперь, слоняясь по огромному дому без дела, вдруг осознала, как грустно, по великой привычке кидать взгляд на зеркальную поверхность и не видеть в ней себя.

Воздух был начинен дразнящим ароматом железа. Девушка чуяла кровь, и запах ее казался самым аппетитным, что ей доводилось когда-либо вдыхать. Горло наполнялось слюной.

Пока существовала человеком, Катя любила проходить по улице, где располагалась пекарня. Разве могла она тогда подумать, что когда-нибудь запах горячей крови станет для нее стократ приятнее аромата свежей выпечки?

Возле ступенек в метро, кутаясь в пуховый платок, стояла старуха, на которую подобно спасательному жилету был одет пластиковый рекламный щит. «Остекление лоджий с 50% скидкой!» гласила на нем красная надпись.

Катя сунула руки в карманы и остановилась неподалеку, разглядывая старуху. Та медленно поворачивалась из стороны в сторону, пытаясь согреться в своей черной проеденной молью шубе и показать спешащим прохожим щит. Выцветшие глаза покраснели и слезились, лицо было морщинистым, совсем осунувшимся.

«Зачем ей такая жизнь?» — Девушка задумчиво улыбнулась и принялась ждать.

Вскоре людей стало меньше, яркие витрины на другой стороне улицы одна за другой погасали. В окнах домов зажигался свет. Автобусов, маршруток и машин поубавилось, из воздуха постепенно исчезала, словно утекала, гарь, насыщенный аромат железа ослабел.

Наконец к старухе подошли двое мужчин, чтобы забрать щит. И та медленно, держась за поручень, побрела в подземный переход.

Катя двинулась следом за ней под раздававшиеся в голове звуки «Дикой охоты» Франца Листа, сбивающие своим беспорядочным и грубым дребезжанием с мысли.

Старуха вышла из перехода и углубилась в темные дворы.

— Одинокая, никому ненужная, — бормотала себе под нос девушка, — никто не заботится, никто не ждет, никто не заметит, если вдруг...

От одного подъезда, залитого желтым светом фонаря, отделилась небольшая тень и, громко лая, бросилась к старухе. Черно-белая дворняга с коричневым ремешком на шее уткнулась ей мордой в колени и завиляла хвостом.

— Ну здравствуй, дружок. — Старуха принялась гладить морду собаки большими рукавицами. — Нагулялся, набегался? — Она вынула из кармана кожаный потертый поводок и пристегнула собаку за ошейник. И они вместе потихоньку пошли к дверям подъезда.

Катя стояла, не в силах шелохнуться и отвести от них взгляда. Минутой ранее она была абсолютно уверена, что способна убить ненужного человека. Старуха казалась именно такой: ненужной, одинокой и несчастной. Но стоило только увидеть существо, которое так неподдельно радовалось, почувствовать чью-то силу любви, как она думала, к ненужному человеку, и ледяная уверенность тут же растаяла. Совсем не вовремя в памяти всплыл образ собственной бабушки и ее уродливой собаки.